Человек, переживший смерть

Документальный очерк

Ежедневно по утрам жители иерусалимской гостиницы социального назначения "Дипломат" могут видеть, как, по дороге, ведущей на пологий пригорок, медленными шагами, грузно опираясь на палку, идет высокий статный человек в черных очках. При взгляде на его лицо с густыми серо-седыми усами, на щеки, изборожденные крупными складками морщин, нетрудно догадаться, что это очень старый, больной человек. Действительно, ему 93 года, он почти слеп. Поднявшись на вершину холма, он облокачивается на перила ограждения и долго смотрит невидящим взглядом на открывшуюся панораму южной части города и дальних гор.
Это инвалид Великой Отечественной войны Аркадий Фридман. О чем он думает в одиночестве, на склоне своих лет? Перед его мысленным взором отрывочными кадрами проходят щемящие сердце картины давно минувшей войны. С первого разрыва орудийного снаряда и зловещего посвиста пуль война охватила его пламенем тяжких страданий, близким дыханием смерти.
Он не помнит многие события военных лет и своей боевой биографии, путает даты, имена и сами события или вообще не вспоминает о них. Но с невероятной ясностью и тонкими подробностями он помнит и рассказывает о первых часах, днях и неделях войны, когда выбираясь из окружения, он дважды был расстрелян немцами в упор, но остался живым, дважды пережив, таким образом, свою неминуемую смерть.
Впечатления этих дней живут в нем и никогда не уходят из его памяти.

НАКАНУНЕ ВОЙНЫ

Перенесемся и мы на десятки лет назад. И начнем рассказ с 72-й стрелковой дивизии Красной армии, которая незадолго до войны уже успела пройти короткий боевой путь. Она участвовала в походе на Польшу и в боях на советско-финском фронте. После нелегких побед, одержанных в Финляндии, она была в начале июня 1940 года переброшена на юг и в составе 12 армии Юго-Западного фронта приняла участие в так называемом освободительном походе в Румынию, в результате которого Бессарабия была присоединена к Советскому Союзу.
В апреле 1941 года, видимо в преддверии большой войны, дивизия была переформирована и значительно усилена, получив новое наименование: 72-я горнострелковая дивизии. 20 июня 1941 года, как указывается в документах, она "была приведена в боевую готовность и заняла позиции на Львовском выступе по реке Сан". Ветеран дивизии Аркадий Фридман утверждает, что накануне войны никакой боевой готовности в дивизии не объявлялось. Дивизия жила по привычному мирному распорядку.

Свет белорусского неба новорожденный Аркадий увидел 1 января 1920 года в местечке Юревичи Мозырьского района Гомельской области, где проживала в то время семья Фридманов. В Мозыре он окончил 7 классов неполной средней школы. Затем семья переехала в Гомель, где Аркадий заканчивает автотехникум. В сентябре 1939 года он проходит призывную комиссию и начинает службу в рядах уже упоминавшейся дивизии.
Для молодых красноармейцев армия была в те довоенные времена, как дом родной. Легко прижился в ней и Аркадий. Мало того, обладая характером общительным, будучи от природы парнем смекалистым, исполнительным, имея специальность шофера, он сразу же был замечен командованием. Был направлен служить в автовзвод, а затем зачислен в дивизионную школу среднего комсостава, или, говоря современным языком, школу младших офицеров. Командир дивизии генерал-майор Абрамидзе, как рассказывает Аркадий, довольно часто посещал свое кадровое детище. Он также заметил рослого, подтянутого и старательного курсанта Фридмана, ставил его в пример и даже как-то в шутку сказал, что Фридман похож на грузина.
Через несколько месяцев учебы Аркадий получил звание младшего лейтенанта и был назначен командиром автовзвода. Как рассказывает Аркадий, вскоре его взвод по дисциплине и боевой подготовке занял передовое место. Ему было присвоено звание лейтенанта, и он был назначен начальником гаража управления дивизии. Аркадий был рад своему новому положению еще и потому, что, как военнослужащий среднего комсостава (младший офицер), он имел право жить на частной квартире. А к этому времени у него возник серьезный роман с красивой польской девушкой Евой. Страсть была взаимной, и Аркадий подумывал о женитьбе, собирался написать письмо родителям.
В один из дней политрук роты вызвал Аркадия и предложил прекратить отношения с девушкой. "Почему?" – спросил Аркадий. - "Она шпионка" –заявил политрук. "Она не шпионка, - с возмущением ответил Аркадий. – Мы любим друг друга, и я женюсь на ней". Но политрук был неумолим: "Если не оставишь её, тогда положишь на стол комсомольский билет!" Аркадий не покинул девушку и был исключен из комсомола. Событие в те времена опасное.
Многие, осуждая его "непатриотичный" поступок, стали смотреть на него косо. Но генерал Абрамидзе, узнав об этой истории, только спросил Аркадия: "Она, что, красивая девушка?" "Она красавица, товарищ генерал-майор!" – с гордостью ответил Аркадий.
- Тогда ты молодэц, - со свойственным ему грузинским акцентом заключил Абрамидзе, - грузины любят красывых дэвушек". Аркадий боготворил своего командира дивизии.
Горнострелковый полк, где служил Аркадий, был расположен лагерем в приграничной полосе. Ежедневно, как предписывалось уставами, в лагере шла обычная воинская служба. О возможной войне не говорилось. Увидев как-то немецкий самолет, напоминавший раму, лениво летавший над расположением части, Аркадий сказал своему командиру:
- Товарищ капитан, что это немец над нами летает? Ведь разведку ведет. Сбить надо!
- Нельзя, - назидательно ответил командир, - у нас с Германией дружественные отношения.

Тем временем, на самой вершине государственной власти, в Кремле, в предвоенные дни шло возбужденное обсуждение, нападет ли Гитлер на Советский Союз, или нет. Источники всех рангов доносили, что война неизбежна, перебежчик-фельдфебель конкретно сообщил дату и время нападения. Но Сталин все колебался, боясь не войны, которую, говорят, он сам готовил против Германии, а некоей провокации со стороны Германии. Как бы то ни было, пока заседавшие в Кремле нарком обороны маршал Тимошенко, начальник Генерального штаба генерал Жуков и другие во главе со Сталиным редактировали директивы войскам, приграничные части и соединения, не имея указаний свыше, жили привычной мирной жизнью. И эти роковые колебания на пороге войны, как и многие другие преступные ошибки и деяния Сталина и его генералитета, послужили одной из причин военной катастрофы начала войны, в том числе, и в дивизии, где служил Фридман.
21 июня, закончив день, вплотную заполненный заботами об автотранспорте и гаражными делами, Аркадий после вечерней поверки еще раз обошел расположение взвода и, удовлетворенный, отправился домой, в рядом расположенную деревню, где ждала его Ева. Никаких мыслей о войне не было. Настрой был самый мирный. Ева встретила его жаркими объятиями. и короткая июньская ночь охватила землю.
Проснулся Аркадий оттого, что Ева трясла его за плечо и кричала:
- Аркадий, что-то случилось, мабуть, землетрясение!
Мгновенно вскочив, прямо в трусах Аркадий выскочил во двор и сразу понял: война!
Все вокруг гремело и грохотало, от взрывов содрогалась земля, ночную тьму освещали пожары, из домов испуганно выскакивали крестьяне. Быстро одевшись и в последний раз поцеловав искаженное ужасом лицо Евы, Аркадий помчался в лагерь.
Там царили суматоха и неразбериха. То ли не было заранее определено, какими должны быть действия каждого командира и бойца в случае внезапного нападения врага, то ли люди забыли о них, но они в панике метались, порою без толку, по территории и вне лагеря.
Дежурный открыл гараж, оказалось, машины стояли на колодках, их стали срочно сбивать. Транспорт надо было еще заправить. И в этот суетливый момент тяжелый немецкий снаряд обрушился на скопление красноармейцев и командиров, находившихся на площадке у распахнутых дверей штаба. Когда дым и пыль рассеялись, глазам живых предстала жуткая картина убитых и раненных, кричащих и стонущих. Воинская часть была обезглавлена. Среди убитых Аркадий увидел и своего командира автороты. Никого из штабных командиров он больше не видел. Панические крики, бестолковые команды усиливали суматоху. Кричали, что немецкие танки, а за ними пехота на подходе к лагерю. Послышались автоматные и пулеметные очереди.
Наконец, раздалась многократно повторенная команда отступать в лес с оружием. Было указано направление. Выполняя свои обязанности, Аркадий выпускал из гаража машину за машиной. Лагерь пустел, часть бойцов, отступая и отстреливаясь, углубилась в лес. Сев на последнюю машину, Аркадий надеялся догнать ушедший полк, но дороги были уже перекрыты. Пришлось уходить через леса. Пройдя с группой бойцов несколько километров по лесной чаще, уставший донельзя, Аркадий снял каску, свалился в траву и уснул мертвецким сном.

БОЙ НА ШОССЕ

Проснулся он внезапно, охваченный тревогой. Вокруг было тихо, глухо шелестела листва. Неподалеку был слышен негромкий говор. Только с севера, где проходило, как выяснилось потом, магистральное шоссе, временами доносились отдельные, а порой и частые автоматные очереди. Перед Аркадием стоял младший лейтенант Николай Сидоренко, командир взвода соседней, стрелковой роты. Вид у него был растерянный, испуганный. Сзади него стояли бойцы, стали подходить новые люди. Аркадий видел, что красноармейцы были в большинстве с оружием, у некоторых имелись гранаты, даже вещевые мешки, где, несомненно, были и патроны и еда. Все расселись вокруг двух командиров.
Сидоренко сказал:
- Товарищ лейтенант. Дивизия отступила. Все наши ушли на восток. Мы в окружении, в немецком тылу. Что делать будем?
Аркадий почувствовал, что он оказался здесь старшим по званию, и все ждут, что он скажет. В эту минуту сказались в нем и военная учеба и воспитание ротных и полковых политруков и глубоко заложенное с детства чувство долга и ответственности. Люди с надеждой смотрели на него, и он уверенно заявил:
- Будем пробиваться к своим, товарищи. Был приказ идти на Тернополь. Для этого нужно пересечь шоссе и повернуть на восток.
Один из красноармейцев сказал, что он подползал к шоссе и наблюдал, там носятся немецкие машины: и грузовики с солдатами и легковушки с офицерами и отдельные мотоциклисты. Заговорили и другие. Оказалось, что многие в дивизии побросали оружие и сдались в плен, особенно красноармейцы из западных областей Украины.
У Аркадия постепенно сложился план действий. Он предложил рассредоточиться вдоль шоссе и подползти к нему, как можно ближе. И по сигналу Аркадия (он видел тут у кого-то ракетницу), одновременно всем ринуться через шоссе в густые заросли леса. Он вспомнил, что на карте этих мест километрах в пяти к северу есть небольшая высотка. Там надо собраться с восточной стороны, заночевать, а утром – двинуться дальше.
- А если на шоссе окажутся немцы? – спросил кто-то из красноармейцев. Аркадий думал недолго. В его душе клокотали жажда мести за предательское нападение врагов на его страну, за гибель товарищей. Остро щемила сердце мысль об оставшейся Еве. В нем пробудился непримиримый боевой дух. И он сказал:
- Я предлагаю принять бой. Нас здесь много, около сотни человек. Главные силы фашистов ушли далеко. А мы вооружены, даже гранаты есть. побьем гадов, захватим оружие, боеприпасы и в лес – догонять своих!
Большинство промолчали, но некоторые согласились. Перекусили, поделившись, чем бог послал. Отряд рассредоточился и двинулся в сторону шоссе.
Понаблюдав некоторое время за дорогой, и определив момент, когда шоссе было пустынно, Аркадий дал условный сигнал. Красноармейцы стали перебегать шоссе. И в это время, как скорбное стечение неких необоримых обстоятельств, с двух сторон шоссе появились грузовые машины с немецкими солдатами. Быстро оценив обстановку, немцы выскочили из кузовов, и открыли огонь. На шоссе разгорелся бой.
Красноармейцы начали отстреливаться, но делали это неорганизованно и неумело. Это был их первый бой. Некоторые бойцы, презрев всё, ринулись в спасительный лес. Ряды красноармейцев стали редеть.

Пытаясь организовать оборону, Аркадий задержался на шоссе. Но все, что происходило вокруг, было ему уже не подвластно. Неожиданно появившийся перед ним немец выстрелил ему в.голову. Жар и гарь ударили в лицо, в голове возникли страшный звон и боль. Аркадий упал и потерял сознание. Полагая, что русский офицер убит, немец двумя пинками ноги столкнул его в кювет. Спустя некоторое время, Аркадий очнулся, и первая его мысль была: "Я жив!" Оказалось, пуля не попала в голову, коснувшись каски, она оторвала лишь часть левого уха
Нынешнему поколению, десятки лет прожившему в мире и покое, хотя бы относительном, трудно, может быть даже очень трудно, представить себе внутренние порывы людей военного времени, добровольно идущими на смерть. Разные причины лежали в основе этих поступков, о некоторых из них мы никогда не узнаем. Но такие люди были, есть и будут. Почему Матросов и десятки, подобных ему, жертвуя собой, ложились на амбразуру дота? Почему севастопольские моряки, обвязав себя гранатами, не имея шансов на жизнь, бросались под вражеский танк? Почему летчики, подобно Гастелло, иногда имея возможность катапультироваться, направляли подбитый самолет на танковую колонну или корабль врага. Подобных примеров жертвенного героизма можно привести немало. Как и примеров противоположных: массовой сдачи в плен врагу, дезертирства и предательства с переходом на сторону врага и участием в войне против собственного народа. К сожалению, все это было тоже и было в больших масштабах. На войне было многое, что сейчас себе даже и представить трудно.
Выждав, пока стрельба прекратилась, и шоссе опустело, Аркадий осмотрелся. Он лежал на трупах красноармейцев, сам почти полутруп. Он знал, что большинству красноармейцев удалось перебежать шоссе и уйти в лес. Но он еще чувствовал в себе силы и острую потребность действовать. На дне кювета, в траве, он обнаружил ручной пулемет – осколок прошедших здесь сражений. Соорудив бруствер из мертвых тел, Аркадий приготовил пулемет к бою и стал ждать немцев. Мыслей в голове не было, только картина окружающей обстановки и жажда боя.
Ждать долго не пришлось. С западной стороны на шоссе показалась немецкая машина. Аркадий, подпустив её поближе, дал очередь. Машина остановилась, немцы рассыпались и, не видя противника, залегли. В это время на шоссе показались два красноармейца, по всей видимости, выходцы из Средней Азии.
Они шли в сторону немцев без касок с высоко поднятыми руками. Немцы не стреляли. Аркадий дошел до крайней степени возбуждения
- Куда идете, предатели? – закричал он, - Сдаваться? А ну, назад! Расстреляю предателей!
Красноармейцы продолжали идти, как зачарованные, как кролики в пасть удава. И тогда Аркадий дал поверх голов короткую очередь, оба остановились, не зная, что делать дальше. Между тем, выстрелы позволили немцам обнаружить Аркадия. Первым делом они расстреляли бойцов, шедших сдаваться в плен. Несколько немцев обошли его сзади, со стороны леса, откуда он надеялся получить помощь от своих. Сокрушительный удар прикладом по спине лишил его подвижности. Опасаясь взрыва гранаты, немцы нанесли ему ряд ударов по локтям и кистям рук и потребовали немедленно встать. С огромным трудом, пошатываясь, Аркадий поднялся. Что-то говоря, немец ударил его прикладом по каске и выстрелил в упор в лицо. Аркадий рухнул на обочину шоссе. Но, как и ранее, пуля удачно прошла мимо головы, разорвав ему на этот раз правое ухо. Упав, Аркадий сознания не потерял, и решил притвориться мертвым. Каска съехала на бок, закрыв ему лицо, но, к счастью, она не закрыла ему нос. Каска наполнилась кровью, но дышать Аркадий мог.

Подъехала легковая машина. Послышался голос одного из немцев:
- Дас ист айн руссише комиссар унд цвай азиатен (Это русский комиссар и два азиата).
Зная немного немецкий, Аркадий запомнил эту фразу на всю жизнь.
Другой ответил, видимо, доставая фотоаппарат:
- Гут. Хойте а шейн бильд верден ин дер журналь. (Хорошо. Сегодня будет красивый снимок в газету).
И эта фраза намертво осталась в памяти Аркадия.
Вскоре машины уехали, и вновь наступила тишина. Аркадий впал в забытье. Его томила жажда. Очнулся он от того, что кто-то сильно тянул его за ногу. Он понял, что с него, как с мертвого, хотят снять сапоги. Одновременно он услышал девичьи голоса: "Хана, яки гарны чоботы. Треба стягнуты их для нашего Мыколы". Он приподнял голову и, испытывая острую жажду, попросил пить. Но девушки, увидев его страшное, окровавленное лицо, в ужасе убежали. Аркадий поднялся, выпрямился во весь рост, болела и ныла каждая клеточка тела. Шоссе было пустынно. Только трупы советских военнослужащих, лежали на обочинах шоссе и в кюветах. Своих, и раненых и убитых, немцы увезли. Для Аркадия пришла, наконец, пора уходить в лес. Жажда нестерпимо томила его, во рту все пересохло. Пошатываясь, он вошел в тенистую глубину леса.

ЛЕСНЫЕ СКИТАНИЯ

Долго шел он по лесу, медленно пробираясь сквозь чащу и бурелом. Он потерял ориентиры и смутно представлял себе, куда идет. Уже совсем стемнело, как он увидел небольшой лесной ручей. Он стал на колени, потом лег и стал жадно пить пригоршнями кристально чистую холодную воду. Утолив жажду и слегка омыв лицо и окровавленные ноющие уши, он нашел удобное место и устроился на ночь.
Проснувшись с рассветом под шумный гомон птиц, Аркадий глубоко задумался. Он остался жив, оказался в лесу, один, на территории, занятой немцами. Он отстал от дивизии, которая, потерпев поражение, отступила и теперь где-то на востоке. Оружия у него нет, пистолет без патронов практически не нужен. Знаки различия, повинуясь общему настрою, он сорвал. Он был никто – "окруженец". Но раздумывать долго не приходилось. Надо было идти. Определив примерное направление, Аркадий пошел, надеясь на встречу с однополчанами или местным населением.
На одном из переходов Аркадий завидел среди деревьев полянку и осторожно подошел к ней. В правой её стороне виднелось широкое углубление – яма. Подойдя к ней, Аркадий застыл от страшного зрелища.
Неглубокая, но обширная яма была почти до краев заполнена трупами расстрелянных красноармейцев. Из-за глинистого грунта кровь не ушла в землю и зловеще лежала большими красно-бурыми пятнами. Одиноким и беспомощным почувствовал себя Аркадий в этот миг. Жизнь изувечена войной, надежд на возвращение к прежней жизни нет никаких. Неизбежная смерть маячила перед глазами. Аркадий вяло повернулся, и хотел было уходить, как вдруг ему послышался стон. Обернувшись, он увидел у края ямы человека, слабо пытавшегося выкарабкаться из нее. Аркадий подскочил, стал на колени, помог ему вылезти, и вот они оба, придя в себя и уйдя отсюда подальше, лежат на траве и негромко рассказывают друг другу о себе.

Борис Савченко, как назвал себя спасенный красноармеец,- боец той же 72-й горнострелковой дивизии, но другого полка (в дивизии было четыре однотипных полка). По примерно сходной схеме полк попал в окружение и вынужден был рассеяться в лесах. Но их подразделение столкнулось с прочесывавшей лес немецкой воинской частью, которая опять сумела окружить их, и начался отчаянный бой. Некоторые красноармейцы вырвались из кольца, и ушли дальше, остальных немцы расстреляли на этой поляне и бросили в яму. У Бориса было простреляно плечо, и он, упав в яму, притворился мертвым. И контрольный выстрел его миновал.
Но он так бы и погиб в этой кровавой яме, если бы его не вытащил Аркадий. Двух людей связала одна судьба, и дальше им суждено было идти вместе. Аркадий разорвал свою нижнюю рубаху и, зная о целебных свойствах мочи, перевязал рану Бориса.
Вскоре они вышли на лесную дорогу, постепенно стали возникать признаки близкой деревни. Осторожность требовала обойти её, но нестерпимый голод вел ноги к деревне, где им могли дать поесть. И вот они видят телегу с лошадью и рядом местных селян – мужчин и женщин.
Крестьяне отнеслись к ним сдержано, но поесть дали: немного хлеба, молока и сала. И вдруг одна из них истошно закричала: "Спасибо Гитлеру, что освободил нас от ига Сталина. Забрал он от нас и лошадей, и скот, и хлеб, и мы голодали, и дети у нас умирали. Будь он проклят, ваш Сталин!" Остальные глухо поддержали её. "Надо уходить"- шепнул Аркадий, и им удалось скрыться в лесу, их не преследовали.
По ходу движения были у них разные встречи с местными жителями, кроткие разговоры, и располагающие и враждебные, Главное – это то, что они неудержимо приближались к линии фронта, который, к сожалению, все дальше уходил на восток. Постепенно они окрепли, свет надежды окрылял их. Но роковые события, беду непоправимую им обойти, все-таки, не удалось.

В ЛАПАХ НАЦИОНАЛИСТОВ

На одной из лесных дорог они повстречались с мужиком, ехавшим на бричке. Он стал приглашать их в ближнее село, где их накормят и помогут идти дальше. Аркадию он показался подозрительным. И не случайно: как только они сделали попытку уйти обратно в лес, мужик выхватил ракетницу и дал выстрел. Одновременно он крикнул:
- Не думайте бежать, будет хуже. Охрана на перехвате!
И действительно, из-за поворота уже появились бегущие вооруженные люди. Пленников повязали и, подталкивая прикладами, повели в село. Из отдельных фраз, которыми перекидывались нападавшие, Аркадию стало ясно, что их задержали оуновцы – члены Организации украинских националистов (ОУН). Это была непримиримая жестокая организация, боровшаяся за создание независимой ("самостийной") Украины. Ранее крестьяне предупреждали Аркадия, что оуновцы ненавидят и безжалостно уничтожают поляков, русских и евреев, но в первую очередь – коммунистов и евреев. Аркадий зорко осматривался, но момента бежать не представилось.
Штаб националистов располагался на краю села, на территории, принадлежавшей прежде, возможно, пионерскому лагерю или районному дому колхозника. Большой

двор, добротное здание, вспомогательные постройки на заднем дворе, за которым через огороды виднелся лес – вот что бросилось в глаза пленникам. Между тем, охранники вывели из штаба двух человек, судя по сохранившимся знакам различия, капитана и старшего лейтенанта Красной армии, истерзанных и поникших, и повели их на задний двор. Один из конвоиров выделялся ростом. Одноногий, при одном костыле, он был, видимо, истый бандеровец. Он бросал злобные взгляды и реплики в адрес Аркадия и Бориса, и сказал, чтобы их тоже вели на задний двор.
Командиров Красной армии отвели к дальнему забору. Напротив выстроились четыре охранника. Стоявший рядом, видимо, старший поднял руку. Он прокричал что-то неразборчивое. Капитан гордо выпрямился. Он успел крикнуть: "Да здравствует!..." Раздался залп. Один из упавших чуть шевельнулся. Одноногий подскочил и тут же добил его выстрелом из пистолета.
После этой омерзительной сцены пленников повели к командиру. Тот сидел, барственно развалясь в кресле. Свисающие усы на потном мясистом лице как бы изображали его запорожским казаком.
- Кто вы такие? – устрашающе спросил он, - Комиссары, командиры или жиды?
- Никак нет. Мы рядовые бойцы Красной Армии – разноголосо ответили оба. Казалось, командир успокоился.
- Давайте по одному. Ты кто такой? – ткнул он пальцем в Аркадия, и уточнил: - Как зовут, национальность.
- Савченко Аркадий Петрович, украинец, - бодро отчеканил Аркадий.
- А ты?
- Тоже Савченко, Борис Василич, украинец. Мы с Аркадием двоюродные братья. Вместе служили, вместе и отступаем от немца.
- Вон оно как. Тогда давайте к делу. – И командир отряда рассказал им, что сам он у "москалей" служил майором, а теперь здесь, и предложил им войти в украинское воинство, чтобы бороться за "ридну Украину".
Увидев, что пленники, молча, потупились, грозно добавил:
- Ну, что молчите?
Стремясь оттянуть время и сохраняя надежду на побег, Аркадий ответил:
- Разрешите подумать, пан начальник, надо разобраться. Дело серьезное.
- А, подумать хотите. Нам тоже кое в чем разобраться надо. Дмитро, - крикнул он старшему, стоявшему у дверей, - бери их и сделай, как я велел.
Пленников провели по коридору и втолкнули в комнату, которая оказалась совершенно пустой. Два охранника и одноногий стали у дверей, а тот, кого назвали Дмитро, подошел к ним ближе.
- Раздевайтесь, - приказал он.
"Значит, расстреливать будут, - как-то с отчужденным спокойствием и безразличием подумал Аркадий, - а раздевают, чтобы одежду не запачкать кровью". Они разделись до трусов и застыли. Дмитро крикнул:
- Ну, что стали! Раздевайтесь догола, снимайте трусы.
Аркадий похолодел. Подобное унижение выходило за пределы человеческих чувств. Дмитро подошел к обнаженному Аркадию, приподнял его детородный орган, потряс на ладони. Потом брезгливо вытер руку о штаны, и неожиданно заорал истошным голосом.
- Ты что ж это, жидовская морда, самостийную Украину обмануть хотел! Честным украинцем хотел прикинуться! Юда ты проклятый! – И обращаясь к Борису, продолжал орать. - А ты, гад, хотел дружку пособить. Пошел на подлый обман! За это вы оба получите страшную кару.

Одноногий, выхватив пистолет и, стуча костылем, подскочил к Аркадию
- Дмитро, дай я застрелю жида!
- Нет. – отодвинул его в сторону Дмитро, - Жиду мы устроим другую казнь. Мы зароем его живым в землю, пусть он там подыхает. А этого расстреляем. Сейчас поздно, казнить будем завтра утром, прилюдно. А сейчас запереть их обоих в холодную.
Пленникам связали руки, по дороге изрядно избили их, особенно усердствовал одноногий, ухитряясь каким-то образом бить костылем по голове, не теряя равновесия. Затем их втолкнули в сарай, загромыхал железный засов, и все стихло.
Наступило долгое молчание. Короткая летняя ночь приходила к концу, в сарае чуть посветлело. Аркадий пошевелился и негромко сказал:
- Боря, я не хочу быть зарытым в землю живым, - он помолчал и продолжил. - Когда они придут и откроют дверь, я сразу прыгну на них, чтобы они меня тут же застрелили.
Борис ответил ему также негромко, но неожиданно бодрым, обнадеживающим голосом:
- Рано себя хоронишь, Аркаша. Пока ты лежал без сознания, я нащупал в стене железку и перепилил веревки. Сейчас тебя развяжу. Взгляни наверх. Потолка тут нет, одни балки и стропила. Влезем на балку, вскроем крышу и убежим. Я знаю, как это сделать. Силы у тебя есть?
Вскоре они смогли выглянуть из отверстия в крыше. Небо стало сереть, но рассвет еще не наступил. Впереди, за невысоким забором, лежали огороды, через которые неширокая дорожка вела в лес.
Со всеми предосторожностями они слезли с крыши, вышли на дорожку и быстро двинулись к лесу. И в это время где-то позади возникли суматошные крики и выстрелы. Стало ясно: их бегство обнаружено, за ними погоня. И они помчались изо всех сил. Аркадий потом рассказывал, что с такой скоростью он никогда больше в жизни не бегал. Между тем, позади, нарастая, непрерывно слышались выстрелы и крики. До спасительного леса было уже совсем недалеко, как Аркадий услышал вскрик Бориса и падение тела. Он подскочил к другу. Тот тяжело дышал, опрокинувшись навзничь. Изо рта текла кровь.
- Мне пуля... в грудь попала, Аркаша... Я уже не смогу... Беги... хоть ты спасешься...
- Я тебя не оставлю... Я понесу тебя...
- Не надо...Беги... Мне конец...
Аркадий сделал попытку поднять Бориса, но тот конвульсивно дернулся, закинул голову и обмяк. Аркадий понял, что его друг и товарищ по несчастьям Боря Савченко умер. Сердце пронзила невыразимая боль, душу охватило безмерное отчаяние. Но жажда жизни действовала вне сознания: в несколько длинных скачков Аркадий достиг ближних кустов. Выстрелы и крики стали глуше. Аркадий продолжал бежать, но вскоре, на последнем дыхании, он свернул с тропинки и через несколько шагов растворился в лесной чаще.

МЫТАРСТВА ПРОДОЛЖАЮТСЯ

Дни шли за днями. Встречавшиеся деревни Аркадий осторожно обходил или, крадучись, заходил в крайние дома, прося пропитание. Встречных людей старательно избегал или разговаривал с ними накоротке, стремясь узнать только то, что ему было нужно для дальнейшего продвижения. Западная Украина осталась далеко позади, но
везде царил страх, предательство, доносительство. Безжалостно свирепствовали немцы, усердствовали полицаи. Жизнь человека ничего не стоила. Аркадий оброс, одежда изрядно истрепалась. Но он продолжал упорно идти на восток.
Но однажды ему повезло. Он набрел на дом лесника. Разъяренные псы долго его не подпускали, но, на счастье, хозяйка открыла дверь и отогнала собак. В доме, стоявшем на отшибе от дорог, жила немолодая женщина со взрослой дочерью. Сам лесник перед войной был призван в армию и, как в воду канул: ни слуху, ни духу. Жена его вела хозяйство, продавала вещи, продукты покупала в соседней деревне.
Увидев страждущего человека, она проявила жалость, пустила Аркадия в дом. Но разобравшись, кто он, страшно перепугалась.
- Не беспокойся, милая хозяюшка, - успокаивающе сказал Аркадий. – разреши побыть пару часиков, я приведу себя в порядок, немного перекушу и пойду дальше.
Из внутренней комнаты вышла дочь.
- Может, поможем человеку? Может и наш папа где-то так страдает.
Женщина встрепенулась и взволновано заговорила:
- Да что мы, ироды какие У нас есть погреб, там мы тебя и спрячем.
- Спасибо, хозяйка добрая. – с чувством ответил Аркадий, - Я поживу у вас дня два и пойду дальше. Надо найти свою часть и еще с немцем повоевать надо.
Два дня пролетели, как миг. Хозяева предлагали ему остаться еще на пару дней, но Аркадий поблагодарил и отказался. За эти дни он побрился, привел себя в порядок, прилично оделся в оставшуюся после лесника одежду, и, посоветовавшись с женщинами, заранее продумал ответы в случае задержания его полицаями или немцами. Он был настроен немедленно идти дальше. Женщины с грустью отпустили порядочного человека, который, даже успел им помочь по хозяйству.
Имея опыт окруженца и немного пищи с собой, Аркадий двигался, хотя по-прежнему осторожно, но достаточно быстро. И ему опять повезло. Он шел по лесной тропе, как неожиданно его остановил властный окрик:
- Стой! Стрелять буду!
Аркадий застыл, пытаясь оценить обстановку. Но тут из-за деревьев появились два человека в красноармейской форме, один из них был вооружен пистолетом.
- Кто будешь? Куда идешь? – грозно спросил он Аркадия
Аркадий опешил. Но какая-то искра радости и надежды неожиданно пронзила его существо.
- Я свой, товарищи, иду из окружения, ищу свою часть. Я свой!
- Посмотрим, какой ты свой. Следуй в штаб, там разберутся. ,
Аркадия привели в штаб, который представлял собою палатку, стоявшую немного поодаль от лесной тропы. За столом сидел, видимо, командир с двумя "шпалами" в петлицах. "Майор" – мелькнуло в голове Аркадия. Рядом с ним сидели два бойца без знаков различия. Позади Аркадия стоял вооруженный красноармеец. Пригласив Аркадия сесть, майор некоторое время, молча, пристально разглядывал его. Затем негромко, но четким командным голосом сказал:
- Доложи нам о себе всё. И говори только правду. Если мы не поверим, то расстреляем тебя, как шпиона. Если поверим, будешь вместе с нами пробиваться к нашим.
Допрос длился сравнительно недолго. Единственно, сам не зная почему, Аркадий умолчал, что был лейтенантом. Ему, в основном, поверили, хотя и были некоторые сомнения. В заключение майор сказал:
- Красноармеец Аркадий Яковлевич Фридман, зачисляю тебя в наш боевой отряд бойцом третьего отделения. Командиром у тебя будет лейтенант Михеев. Нас немного, но дисциплина у нас воинская, железная. Наша задача пробиться к своим войскам и вернуться в свои части. Есть вопросы?
Вопросов не было. Была великая благодарность за доверие. Аркадий, как обычно, быстро прижился в отряде. Командир отряда майор Маслов был в прошлом начальником штаба полка. Все отзывались о нем с высочайшим уважением. Он легко разбирался в лесной обстановке, каким-то чутьем угадывал безопасное направление, умел находить общий язык с местным населением. Он был, можно сказать, мозгом и душой этого небольшого подразделения бойцов, выходящих из вражеского окружения, кто с оружием, а кто без. Аркадий с открытой душой вновь вошел в армейский коллектив, безоговорочно принял авторитет и власть командира и был предельно исполнительным бойцом.
При подходе к линии фронта майор Маслов сказал, что фронт не проходит здесь сплошной полосой, причем имеются даже незанятые немцами населенные пункты, которые находятся как бы на нейтральной территории. Поэтому через линию фронта пробиваться не придется. Отряду надо пройти через такой населенный пункт и через него выйти на части Красной армии. Там будет проводиться тщательная проверка, "фильтрация" каждого человека, вышедшего из окружения, И тут уж кому как повезет. Он, как командир, поручится за всех, но судьбу каждого он предсказать не может.

ПРАВДА ТОРЖЕСТВУЕТ

День и вечер накануне последнего ночного перехода на советскую территорию прошли в наведении порядка в одежде, в вещах, в оружии, у кого оно было, в документах. У Аркадия, кроме покалеченных ушей и случайной раны на ноге, никаких свидетельств, кто он есть, не было.
Как известно, проверка бойцов, возвратившихся из окружения или плена, проходила через "фильтрационные пункты" частей СМЕРШ и отличалась повышенной строгостью, даже жестокостью. Среди возвратившихся искали немецких шпионов, злостных предателей и просто врагов советской власти. Судьбы подозреваемых становились незавидными: кому штрафбат, кому концлагерь, а кого и под трибунал.
Достаточно сказать, что, согласно известной статистике, за войну военными трибуналами были осуждены на смерть и расстреляны 157 тысяч человек, что соответствует, примерно, численности 10-ти дивизий
Аркадию на проверке досталось больше, чем другим. Следователь, по званию капитан, не имея о нем никаких документов, совершенно не верил показаниям Аркадия, называл их "бреднями сивой кобылы". 72-ю горнострелковую дивизию, которая могла бы подтвердить слова Аркадия, найти не могли. К этому времени её уже просто не существовало, она была полностью разгромлена немцами и уничтожена. И неизвестно какое решение готовил этот следователь СМЕРШа для "хитроумного", по его мнению, еврея Фридмана, но это было что-то очень нехорошее.
Аркадий же горел желанием вновь идти на фронт. Его больше всего тяготила и угнетала мысль, что многие все еще считают евреев плохими бойцами, приписывают им паникерство и трусость. Он рвался показать, что он, хоть и еврей, но не трус, что он не боится, ни врага, ни смерти. И это, возможно, почувствовал другой следователь - подполковник, начальник отдела СМЕРШ. Он тоже неоднократно допрашивал Аркадия и в один из дней неожиданно сказал:
- Ну, что ж, Фридман... Завтра на фронт отправляется маршевая рота, я включил тебя в её состав. Пойдешь искупать свою вину перед Родиной.
Так Аркадий вновь вернулся в строй. Он попал в пехотную часть и продолжал воевать рядовым. Прошел с боями родную землю, вышел освобождать Европу. Пули

его не трогали. За храбрость рос по службе, награждался орденами и медалями. стал старшим сержантом. Как следует из "Красноармейской книжки", в ноябре 1944 года он был принят в 323-й гвардейский горнострелковый полк 128-й гвардейской горнострелковой Туркестанской дивизии. Он, как бы, вернулся на круги своя, причем, попал в самое отчаянное подразделение - взвод автоматчиков, где стал помощником командира этого взвода. Прошел тяжелые бои в Карпатах. Его уважали, с ним считались. Но на исходе года, 15 декабря 1944 года, вражеская пуля все-таки настигла его и нанесла ему тяжелейшее ранение. Аркадий рассказывает об этом так:
- Надо было взять высоту, а немцы её укрепили, никак не доберешься. Рота лежит, простреливается каждый кустик, головы не поднять, а обстановка, я вижу, меняется, потом будет еще хуже. Ну, всё, думаю, надо подниматься! Встаю во весь рост, кричу "За мной! Вперед" и бегу. Чувствую, поднялись мои автоматчики, поднимается рота... И тут что-то толкает меня в левый бок, острая боль, я падаю и теряю сознание. После боя, мне рассказывали, командир роты спрашивает:
– Где Фридман, не вижу. - Все молчат. – Найти Фридмана, живого или мертвого! Он поднял роту в атаку.
Аркадия нашли и принесли. Он был живой, но на грани смерти. Рана была ужасной: пуля, войдя в левый бок, сломала несколько ребер, повредила важные органы и вышла, едва не коснувшись позвоночника. Кровавая рана, как было записано в справке из госпиталя, была размером в 27 сантиметров.
Во время беседы с автором этих строк Аркадий задрал рубаху и показал на спине этот поистине страшный рубец.
И началось мучительное существование тяжелораненого бойца. Оно проходило в болях и страданиях, по эвакопунктам и госпиталям. Везде врачи и персонал удивлялись: как после такого тяжелого ранения он остался жив и продолжает жить. Но поставить его на ноги никто не мог. А чувствовал он себя все хуже и хуже Дальше, рассказывает Аркадий, получилось так, что после долгих скитаний попал он в Москву, в госпиталь имени Бурденко.
- Когда я лежал там, мне сказали, что в госпиталь должен придти какой-то очень знаменитый профессор. – продолжает рассказ Аркадий. - Меня решили показать ему. Вижу, идет по проходу целая свита в белых халатах, а впереди – какой-то старичок. С небольшой бородкой. Думаю, что он еще Ленина лечил. – Помолчав, Аркадий уверенно повторил: - Да, он еще Ленина лечил. Посмотрел он мою рану. "Да, - говорит, - уникальный случай. Готовьте его к операции, завтра сам буду оперировать его". Прооперировал он меня, и после этого я пошел на поправку. Вылечили, наконец, меня, и демобилизовали. И я приехал в Москву, где в то время жили мои родители. И началась моя новая, мирная жизнь.

ЭПИЛОГ

Подобно каждому из нас, Аркадий, оказался в бурном море послевоенной жизни со всеми его вековечными и повседневными людскими страстями и переживаниями. Но мы не будем углубляться в эти житейские дебри, поскольку тема нашего повествования ограничена только временем военного лихолетья.
Судьба 72-й горнострелковой дивизии была трагичной. Под сокрушительными ударами немцев дивизия с тяжелыми боями и большими потерями непрерывно отступала. Немцам удалось, из-за грубых оперативно-тактических ошибок и просчетов советского командования, окружить южнее города Умани две армии с приданными средствами.

Кольцо окружения замкнулось 2-го августа. В "Уманском котле" оказались 24 дивизии - около 130 тысяч человек. К восьмому августа советские войска в котле были разгромлены, в плен попало 103 тысячи человек, в том числе два командарма и 15 командиров соединений.
Это было страшное поражение Красной Армии с огромными страданиями и потерями людей и утратами ценнейшей военной техники.
С этими катастрофическими событиями связана и судьба столь полюбившегося Аркадию его командира, генерал-майора Абрамидзе. В Уманском котле дивизия генерала Абрамидзе была полностью разгромлена и перестала существовать, а сам он был ранен и попал в плен. Освобожден он был из лагеря военнопленных американскими войсками 5 мая 1945 года. В плену он, видимо, вел себя достойным образом, потому что после тщательной проверки был допущен к продолжению службы, и, по увольнении в запас, уехал в родную Грузию.
Когда автор этих строк рассказал Аркадию о судьбе дивизии и её командира, Аркадий сокрушенно покачал головой, на лице его появилась смущенная улыбка, и он сказал:
- А я ничего об этом не знал. Слышу в первый раз. – Он еще раз покачал головой и с горечью добавил: - Сколько людей положено в эту войну, чтобы победить проклятых фашистов! – Он смолк и долго молчал.
Ныне, как и раньше, Аркадий Фридман ежедневно, при хорошей погоде, опираясь на палку, медленно поднимается на пригорок, облокачивается на ограждение и смотрит вдаль невидящим взором. Мысли его грустны и печальны. И думает он не только о том, что прошло. Думает он иногда и о будущем, которое ему не придется увидеть. Человечество склонно повторять свои ошибки. И кто знает, что маячит миру там, за дальним горизонтом? И будут ли люди достаточно бдительны и мудры, чтобы создать на земле жизнь, достойную человека?

ДАВИД ТРИБЕЛЬСКИЙ
Иерусалим

Январь 2014 г.